ДАЛЕКОЕ-БЛИЗКОЕ

Когда смотришь на фотографии участников турнира далекого прошлого, становится грустно: того уже давно нет, этого не стало недавно... В большом международном турнире на озере Блед в Югославии (1931 г.) нас было четырнадцать.

В конце июля в Праге закончилась IV шахматная Олимпиада. Австрийский мастер и известный журналист Г. Кмох (в 1934 г. он вместе с М. Эйве посетил СССР) был уполномочен югославским оргкомитетом вести переговоры с участниками предстоящего двухкругового турнира на озере Блед. Все - даже чемпион мира А. Алехин - с удовольствием дали согласие. Кроме А. Рубинштейна. Этот замечательный гроссмейстер, человек, кстати говоря, исключительно скромный, был недоверчив: он полагал, что устного и даже письменного приглашения недостаточно, и просил, чтобы ему прислали напечатанную программу турнира. Программы еще не было, и Рубинштейну предоставили возможность подумать до 16 августа. Все же организаторы решили застраховать себя и в качестве запасного участника пригласили Г. Штольца - мастера из Стокгольма.

Рубинштейн 16 августа телеграфом сообщил о своем согласии, но... на несколько часов «просрочил время», и его заменил Штольц. Это был единственный инцидент до начала турнира.

Первый тур состоялся 23 августа. Играли в гостинице «Топлице». Там же и жили. Дирекция гостиницы ожидала большого наплыва туристов. «Наплыв» действительно был - около сотни любопытных в зале. Именно любопытных. Блед - известный международный курорт, и это были туристы из разных стран. Купив входной билет, они полагали, что «за свои деньги» могут позволить себе все что угодно. Стоял шум, игра шла в облаках табачного дыма. Поведение некоторых зрителей было весьма фамильярным. Во время игры один из любителей подошел к Боголюбову со словами: «Дайте прикурить!» Молодые участники, казалось, не реагировали на шум в зале. Но Нимцович! Еще в Карловых Варах в 1929 году (он там добился своего крупнейшего успеха) мы убедились, что гроссмейстер ужасно нервничает. Нимцович ненавидел табачный дым и приходил в ярость от одной угрозы, что партнер может закурить. Ему действовало на нервы, еели кто-то из зрителей доставал связку ключей, В Бледе Нимцович категорически заявил: «В таких условиях играть нельзя!» Ко всему прочему в первом же туре он потерпел жестокое поражение от Пирца.

Нимцович был настоящим шахматным мыслителем. Если я стал шахматистом, то, кажется, «виноват» в этом Нимцович. Это он в 1929 году из Карловых Вар отправил рекомендательное письмо в г. Рогашска Слатина (Юго¬славия), чтобы меня допустили к участию в международном турнире. И Нимцовича послушали.

Я всегда относился к Нимцовичу с огромным уважением. И в турнире в Бледе тоже, ибо проиграл ему обе партии. В Цюрихе.в 1934 году мне, правда, удалось сделать с ним ничью, но отыграться за Блед не удалось - шахматным мир слишком рано потерял Ннмцовича, выдающегося гроссмейстера, теоретика, методиста.

Очень скоро организаторам стало ясно: необходимо найти другое помещение. Так и сделали. Играть мы стали в небольшом зале. Поскольку зрителям было разъяснено, что шуметь нельзя и курить тоже, они перестали ходить. Нам всем стало спокойнее. Успокоился и Нимцович. Сразу после новоселья во втором туре он одержал победу. Над кем? Конечно, надо мной? А как Алехин? Он выиграл и в шумном зале (у Штольца), и в тишине (у Тартаковера).

Несколько слов о регламенте. Играли мы тогда в медленном темпе: за два с половиной часа полагалось сделать 35 ходов. И что же? Все равно цейтпотов избежать не могли. После пяти часов игры (с 9 до 14) был перерыв па обед, а в 16.30 игра возобновлялась еще на два часа с контролем 15 ходов в час. Обедали мы обычно все вместе, в дружеской атмосфере и... без карманных шахмат («все равно в перерыв много не придумаешь»).

В 1931 году никто и не предполагал, что можно иметь своего секунданта-тренера. Когда после 7 часов игры пар¬тия откладывалась, каждый помогал себе сам. Я не помню случая, чтобы один участник обратился к другому с просьбой или вопросом: «Помоги, посмотри, что ты думаешь об этой позиции?»

Помнится один смешной эпизод во время обеда. Это был единственный случай, когда па обеде были расставлены карманные шахматы. Добродушный Р. Шпильман и любящий шутки Б. Костич отложили партию между собой, и за обедом Шпильман предложил ничью. Костич спросил: «Как вы думаете делать ничью?» - «Как угодно»,- ответил Шпильман. «А ну-ка, покажите!» Шпильман показал один вариант. «Правильно, а как еще?» Шпильман показал. «Правильно, а как тут вы делаете ничью?» Шпильман продемонстрировал третий вариант и спросил: «Могу я сказать судье Кмоху, что мы согласились на ничью?» - «Я думаю, мы еще немного поиграем...»- ответил Костич. Это была не самая лучшая шутка талантливого югославского шахматиста. При доигрывании партия закончилась вничью.

Александр Алехин в те лучшие свои годы был не только официальным чемпионом мира. Это был чемпион мира экстра-класса, он стоял на голову выше конкурентов. Если Алехин участвовал в турнире, вопрос о первом месте был предрешен. Спор мог идти лишь о том, кто будет вторым. Алехин стремился не просто занять первое место, но намного обойти конкурентов. В Сан-Ремо он на три с половиной очка обогнал Нимцовича, а в Бледе в 1931 году оторвался на пять с половиной очков от второго призера, которым был Е. Боголюбов.

19-й тур состоялся в родном городе профессора Милана Видмара - Любляне. Тут действительно был большой наплыв зрителей. Гроссмейстеры, которые участвовали в Московском международном турнире 1925 года - Боголю¬бов, Шпильман, Тартаковер,- отметили, что «сегодня шахматная Любляна похожа на Москву».

Шахматный праздник в Любляне «испортил» Г. Штольц. Профессор Видмар преподавал в Люблинском университете. Молодой Штольц не проявил должного уважения к профессору и нанес ему поражение прямо на глазах большой массы студентов. У Видмара в турнире было 17 ничьих, сделать восемнадцатую Штольц ему не позволил.

А теперь немного о ничьих. Тема эта была актуальной и в 1931 году. В «ничейной» области у меня в Бледе были потрясающие успехи. Однако это совсем не то, что вы, читатель, думаете. В те годы я вообще не был «ничейщиком», тем более «злостным».

В Бледе у меня было 11 ничьих из 26 партий. Столько же их было и у... Алехина! А раз так, то наверняка могу сказать: Блед-31 был моим лучшим творческим достижением! Дележ ничейного приза со мной оказался единственным пятнышком Алехина в этом турнире. Продолжая разговор на столь близкую мне тему о ничьих, скажу, что был у меня еще один большой «успех». Тартаковер на десятом ходу предложил мне ничью. Верите или не верите, а я ему отказал. И что же? Конечно, я потом партию проиграл...

В Бледе соглашаться на ничью раньше 30-го хода не запрещалось. Несмотря на такую свободу, борьба шла исключительно остро, а ничьих было примерно 45 процентов. Типичных гроссмейстерских ничьих было очень мало, исключая, пожалуй, последний тур.

Самые короткие партии - Видмар - Тартаковер (14 ходов) и вторая встреча Флор - Алехин (первую я с треском проиграл), в которой было сделано 15 ходов, после чего Алехин предложил ничью. Играя с чемпионом мира, я просто не в силах был отказаться от столь соблазнительного предложения, несмотря на то что позиция была отличная...

В теоретическом плане турнир оказался бедным. Боль-шинство участников играли по старым рецептам. Но не Алехин. Он в самых различных дебютах и системах искал и находил что-то свое, новое: например, в так называемом гамбите Шара-Геннига, в испанской партии, защите Каро-Канн. Алехин превосходил других участников во всех отношениях. Он мог себе позволить экспериментировать, рисковать, действовать чересчур азартно. Не удивительно по-этому, что он неоднократно попадал в критические положения. Но и в самой безнадежной ситуации его никогда не покидала уверенность. Играя с Алехиным, партнеру даже не верилось, что он выигрывает!

Наблюдать за игрой Алехина было всегда интересно. Он не мог скрыть своей радости в момент торжества, особенно когда делал эффектный заключительный ход (как, например, когда сыграл 26. Л:g6! в знаменитой партии с Эм. Ласкером, Цюрих, 1934 г.). Алехин, как коршун, кружился вокруг доски, когда противник, находившийся под его сокрушительной атакой, обдумывал ход. И старался сохранить хладнокровие, когда его поражение казалось неизбежным, И все же он не мог сдержать своих эмоций, если партнер не находил выигрывающего хода...

Теперь, когда читатель получил представление о том, как проходил турнир в Бледе, я беру на себя смелость немного рассказать о молодом мастере С. Флоре.

Блед был моим первым по-настоящему крупным турниром. Современным шахматистам будет, наверное, интересно узнать, как тогда готовились, занимались, совершенствовались молодые мастера. Получив приглашение, я был, конечно, польщен. Однако все время сверлила мысль: Куда я попал? Как буду играть с такими гигантами, как Алехин, Боголюбов, Нимцович?!» Но я подумал о девизе Олимпийских игр: «Важно участие, а не победа»,- и успокоился.

Алехин и Нимцович владели несколькими языками, но между собой говорили обычно по-русски. Я тогда русским совсем не владел и «потому» не нашел с ними общего языка: из четырех партий с Алехиным набрал только пол-очка. С Боголюбовым тоже сражался неудачно-проиграл обе встречи. Но оказалось, что с остальными участниками играть можно. Особенно, когда удавалось успешно пройти дебют.

В те годы мало кто из шахматистов занимался изучением теории. Во всяком случае сам я имел о дебютных премудростях весьма отдаленное представление. Только этим и объясняется узкий дебютный репертуар - мой и многих молодых мастеров того времени. Я знал, что после 1.е4 ответ 1... е5 опасен - можно получить мат разными путями. И понимал, что после 1...с6 мат так скоро не получишь. Отсюда пристрастие к защите Каро-Канн. Белыми я, как правило, начинал 1. d4 или 1. Kf3, а дальше, как теперь говорят, «пусть противник ходит, как хочет». И все же не могу сказать, что я никогда не занимался дебютной теорией. Советские шахматисты, начиная с Ботвинника, буквально заставили меня взяться за руководства...

Признаюсь, тогда я не только не изучал дебютов, но и не знал теории эндшпиля. Сегодня и даже вчера такой подход к шахматам немыслим. Любой хороший мастер, не говоря уже о гроссмейстере, в теоретическом отношении вооружен до зубов - иначе на турнире ему просто нечего делать.

Коснусь подготовки к соревнованиям М. Ботвинника. Перед матч-турниром на первенство мира в 1948 году Ботвинник попросил меня подобрать ладейные эндшпили с пешками «f» и «h». Честно говоря, лень было заниматься таким скучным делом, и я сказал: «Миша, зачем вам это нужно? Такие эндшпили встречаются раз в сто лет». Но у Ботвинника железный, если хотите, упрямый характер, и он заметил: «Если я не изучу досконально ладейный эндшпиль с пешками «f» и «h», мне нечего играть на первенство мира».

В общем... пришлось поработать.

Чем же объяснить, что, пе занимаясь специально окончаниямп, я, кяжется (так по крайней мере мне говорили), неплохо шрлл эндшпиль? По-видимому, это получалось интуитивно, но никак не благодаря теоретическим познаниям. В БД еде со мной чуть ли не произошел конфуз. Было стыдно, хотя дело и завершилось хеппиэндом. Пусть этот случаи послужит примером молодым шахматистам, не питающим пристрастия к книгам по эндшпилю.

Затяжную партию с М. Видмаром я провел неплохо, и в конце концов получилась такая позиция.

Визмар - Флор

Особенно не задумываясь, я решил вернуть качество путем 68...Л : g3. Надо сказать, расчетом вариантов я себя не утруждал - просто почувствовал, что эндшпиль должен быть для черных выигран. Но как?
В партии далее было: 69. fg C:f5 70. ef Kpc5 71. КреЗ Kpd5 72. Kpd3 Крс6. Почувствовать-то я почувствовал, но как выиграть, не видел. Несколько минут я упрекал себя: «Зачем отдал профессору качество?»
Чтобы не попасть в цейтнот, на всякий случай решил немного погулять королем: 73. Кре4 Крс3 74. КреЗ Kpd7.
Некоторые из участников «крутились» около партии. Одни изумлялись, другие хихикали. «Чего это они так подозрительно хихикают?» Тут я понял, что смеются они надо мной: «Ну и эндшпилист!»
75. Kpd3

Я вспомнил, что, когда однажды Видмар предложил ничью Рубинштейну, тот деликатно ответил: «Если специалисты считают нашу позицию ничейной, я согласен...» Скоро Видмар сдался.
Я тоже ответил Видмару уклончиво: «Разве эта позиция ничейная?»
«Ну, хорошо,- сказал Видмар, - ищите, молодой чело¬век, ищите!» Слово «ищите» словно подстегнуло меня! Я вспомнил, что когда-то что-то читал про треугольник... Через пять минут партия кончилась: 77. Кре3 Kpd5 78. Kpd3 е4+ 79. Кре3 Кре5 80. Кре2 Kpd4. 81. Kpd2 е3 [ 82. Kpcl Kpd5 (вот он - мой треугольничек!) 83. Крd1 Кре5 84. Kpel Kpd4 85. Kpdl Kpd3. Белые сдались.

Профессор Видмар, человек очень находчивый, заметил: «Вот видите, мы оба потренировались в поучительном окончании». Сказав «оба», он явно имел в виду, что мне следует заглянуть в учебник.

Тем не менее эндшпили, в которых требовалось реализовать незначительное преимущество, мне удавались. Это было, что ли, мое амплуа.

В тридцатые годы в Европе очень успешно выступал американец И. Кэжден. Я ему проиграл на Олимпиада-; в Гамбурге и Праге. В Бледе наконец размочил счет, а па Олимпиаде в Фолькстоне в 1933 году сравнял его. Надеюсь, что читатель не сочтет нескромным, если я приведу еще один пример моей игры в Бледе.

Кэжден - Флор

Кэжден сыграл правильно - 51. е5 (это был записанный ход), на что последовало 51... fe 52 f5. Напрашивающийся, но неточный ход. Сильнее было промежуточное 52. Фе4 и затем уже f4 52 ... е4! Не буду хвастать - это было найдено не за доской.Неожиданный для Кзждена ход я приготовил в гостинице «Топлице».

53. Л : е4 Ле7 54. Л : е7+ Ф : е7 55. fg Фе3+ 56. Kph1 Фс3! 57. Фb1 Лf8 58. Ла2 d3 59. Фd1 С : g3 60. Kf3 Фd3 61. Kpg2 Ф : g6 82 а5 b3 83 Ла3 Cd6+ 64. Kpf2 Фg3+ 65. Кре3 Cf4 + . Белые сдались.

Алехин был единственным участником, который прошел марафонскую дистанцию в 26 туров без поражений. В первом круге он оторвался на 4 очка. Во втором чемпион мира стал уставать... одерживать победы и несколько сбавил темп, оторвавшись еще «только» на полтора очка. А в общем - на 5 1/2 очка!

На торжественном закрытии турнира организаторы просили каждого участника произнести речь или хотя бы сказать тост. В таких случаях молодые неопытные ораторы обычно смущаются. Помню, победителя турнира в Праге П. Кереса (будущий гроссмейстер в молодости был особен¬но молчаливым) так и не смогли уговорить произнести речь. Кто-то сказал: «Пауль, если не любите произносить речи, не занимайте первые места!»

Алехин говорил красиво, Впервые я увидел его в 1925 году (я первым проиграл в сеансе), затем в 1929, 1930, 1931-м. Чемпион мира был во всех отношениях интереснейшей личностью, человеком большой эрудиции. Внешность у него была представительная, импозантная. В те годы Алехин был полон сил и надежд, на здоровье он не жаловался. Кто мог тогда подумать, что через пятнадцать лет Алехина не станет!

Находясь в марте 1946 года далеко от Москвы, во Владивостоке, я узнал, что в Португалии умер Алехин. У меня потемнело в глазах...

1976 г

Число прочтений: 2888